И этот человек был приговорен кем-то к смерти.
Где-то здесь, неподалеку, убийца выжидал удобный момент, а Эмблер не мог ничего поделать, потому что его чутье не срабатывало, его внутренний голос молчал. Снова и снова, прильнув к видоискателю, всматривался он в лица собравшихся, а когда в глазах стало расплываться и шея начата неметь, поднял голову и, почти непроизвольно, повернулся в ту сторону, где стояли операторы.
Лорел тоже была там и тоже, как и все остальные, зачарованно наблюдала за оратором. Она не сразу почувствовала взгляд Эмблера, а почувствовав, оторватась от камеры и посмотрела на него с выражением, в котором соединились и любовь, и преданность, и верность, и пошатнувшаяся уверенность. Но еще раньше, за мгновение до того, как их глаза встретились, по лицу как будто прошла легкая дрожь. Эмблер моргнул, словно что-то повисло на ресницах. Но нет, ничего не повисло. Тогда... Тогда что же он только что видел?
Ему вдруг стало зябко, словно в спину ударил порыв арктического ветра.
Нет, это безумие! Он не мог видеть то, что ему показалось.
Эмблер зажмурился, воспроизводя последний эпизод. Лорел, его возлюбленная Лорел, спокойно смотрела на сцену через видоискатель камеры, а потом, за мгновение до теплой улыбки, на ее лице промелькнуло странное выражение. Какое? Мысленно он промотал пленку памяти назад и наконец увидел то, что искал.
Необъяснимое, но кристально ясное выражение абсолютного презрения.
Эмблер бросил еще один взгляд на Лорел — ее палец лежал на том, что он принял сначала за рычажок и что в действительности было скрытым под объективом спусковым крючком. Озарение пришло, как удар молнии.
Как же слеп он был!
Вот она, недостающая деталь запутанной мозаики. Деталь, которую он так тщетно искал. Об этом говорил Кастон: «Обязательно должен быть крайний. Козел отпущения». Без него в такого рода схемах не обходится никогда. А значит... Он пошатнулся, словно от удара. Значит, его удел не предотвратить убийство.
Его удел — принять на себя вину за убийство.
Камеры — идея Лорел. Ее «озарение». Старая модель в стальном корпусе. Десятки таких каждый день проходят через рентгеновские детекторы. Но лучи не проникают через металл. Камера Лорел не скрывала оружие — она сама была оружием.
Невероятно, но факт. Голова шла кругом.
Теперь он видел: из отверстия вверху уже выступало короткое дуло. Ничего сложного: длинный корпус камеры и двухфутовый объектив служили стволом, второй объектив использовался в качестве прицела. И, конечно, то, что он принял поначалу за рычажок, было спусковым крючком... на котором лежал сейчас ее палец.
Во всей ее позе чувствовалась уверенность профессионала. Должно быть, это она, Лорел, застрелила в Люксембургском саду Бенуа Дешена. Должно быть, свидетелем того убийства и был китайский снайпер, понявший тогда, от кого на самом деле исходит угроза его народу.
Как же невнимателен, как слеп, как недогадлив он был, не замечая очевидного! С ясностью прозревшего пророка понял Эмблер то, что случится дальше. Выстрелы последуют с балкона, практически с того места, где стоит он сам. Охранники возьмут его без труда — в этом им, несомненно, помогут. Косвенные улики укажут, что убийца американец, но твердых доказательств не найдут. Личность его останется не установленной.
Потому что об этом уже позаботились. Потому что его стерли.
Нет ничего взрывоопаснее, чем бездоказательные подозрения. Когда американцы случайно сбросили бомбу на китайское посольство в Белграде, Пекин ответил бурными демонстрациями протеста. Убийство популярного лидера человеком, подозреваемым в принадлежности к американским спецслужбам, отзовется настоящим пожаром. И Соединенные Штаты не смогут даже принести извинения, не смогут признать то, что будет думать весь мир, — потому что Харрисон Эмблер не существует.
Человек, которого нет,
Повстречался на лестнице мне.
И сегодня его я увидел опять,
Хорошо бы мне больше его не встречать.
Беспрецедентные волнения захлестнут КНР, и армии ничего не останется, как только вмешаться, чтобы навести порядок. Но проснувшийся великан уже не впадет в спячку; по крайней мере, не раньше, чем пробудит весь дремлющий мир.
Мысли сбивались в темное облако, однако все это время — в действительности секунды — они с Лорел неотрывно смотрели друг на друга. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь...
Время превратилось в сироп.
Но Эмблер уже не сомневался — секьюрити получили на него наводку и вот-вот появятся на балконе.
Что ж, он во многом ошибался, но кое в чем был прав. Лю Ань погибнет... Китай поднимется... армия вступит в игру, навязав стране привычный маоистский режим. Но вопреки ожиданиям ослепленных фанатизмом заговорщиков на этом события не остановятся. Пламя возмущения растечется по планете, и мир погрузится в бездну войны. Есть то, что не поддается контролю, и именно это не способны понять мастера закулисных игр. Заигравшись с огнем, они в конце концов от него же и погибнут.
Боль, гнев, ярость, сожаление переплетались в нем, как нити стального каната.
Все — начиная от «побега» и дальше — прошло по плану. Их плану. Словно ребенок, в руки которому попала карта спрятанных сокровищ, шел он по проложенному ими курсу. И этот курс привел его в Давос. К смерти.
В какой-то момент разум зашелся от боли, и в этот миг Эмблер почувствовал себя простой раскрашенной и обряженной в тряпки деревяшкой.
А разве нет?
Разве не был он жалкой марионеткой?
Небольшой монитор в кабинете для частных бесед показывал китайского лидера, выступление которого транслировалось с английским переводом. Странно, но ни Эштон Палмер, ни Эллен Уитфилд почти не смотрели на экран. Как будто, отрепетировав весь спектакль самым тщательным образом, эти двое потеряли интерес к премьере.