— Да, одна из первых послевоенных жертв коммунистических режимов. В Венгрии над ним устроили показательный суд, вынудили признаться перед камерой в государственной измене и коррупции. Все, конечно, было фикцией.
— Конечно. Но ЦРУ заинтересовалось. Достали аудио— и видеозапись признания. Прогнали ее через все эти стресс-тестовые индикаторы. Хотели обнаружить свидетельства того, что кардинал лжет. И, странное дело, ничего не нашли. Тесты стопроцентно подтверждали, что Миндсенти говорил правду. Но в ЦРУ знали точно — обвинения сфабрикованы. Тут уж они призадумались. Неужели прелат действительно верил в то, о чем свидетельствовал? Если да, то как им удалось убедить его в этом? Если использовались наркотики, то какие? И так далее. Вот так и начались наши собственные эксперименты по контролю над сознанием. Первые лет двадцать ничего не получалось. Доводили подопытного до комы с помощью пентотала, потом вводили бедолаге декседрин, пока у него глаза на лоб не вылезали. Вопрос ставился так: как сделать испытуемого восприимчивым к наркогипнотическому внушению? Постепенно к решению проблемы подключились самые талантливые, самые умные. К делу привлекли Бюро технических служб. Ресурсов не хватало, и тогда наверху решили перевести исследования в Отдел специальных армейских операций в Форт-Деррике, в Мериленде, где находится Центр биологических исследований.
— А откуда вы так много об этом знаете? — холодея от страха, спросил Эмблер.
— Как вы думаете, почему нас вообще свели вместе? — Осирис пожал плечами. — Я занимался операциями по психологическому воздействию на противника. Как и многие лингвисты. Для головоломов язык — самый большой камень преткновения. В старые добрые времена парни из Пси-Опс увозили русского перебежчика на конспиративную квартиру, накачивали наркотиками, а когда у несчастного начиналась регрессия и он принимался лепетать — на родном языке — о далеком детстве в милой его сердцу деревне, эти клоуны в Управлении в отчаянии разводили руками, потому что ничего из услышанного не понимали и даже нужный вопрос задать не могли. Вот тогда они вспомнили о таких, как я. Землю рыли, чтобы найти нас и привлечь к опытам. Сначала мы участвовали в проектах Пси-Опс. Потом нашими услугами стали пользоваться другие правительственные агентства. У них это называлось коллегиальностью. На самом же деле речь шла о распределении людских и финансовых ресурсов.
— Другие правительственные агентства. Вроде Отдела консульских операций. Или Подразделения политической стабилизации.
— Вы это знаете не хуже меня. В конце концов я попросил об официальном переводе в Государственный департамент. Думал, там будет больше возможностей заниматься языками. И что же? В Отделе консульских операций живо заинтересовались моим предыдущим опытом. В то время они еще относились к вам с большим недоверием и решили, что будет неплохо, если я какое-то время поработаю с вами.
— Значит, вы писали на меня докладные?
— Точно. Вы следили за плохими парнями, а я за хорошим парнем, который помогал ловить плохих. Никаких сомнений я тогда не испытывал. Бизнес есть бизнес, верно?
— Я, кажется, припоминаю, что меня как-то попросили написать что-то на вас, — кивнул Эмблер. — Никак не могли привыкнуть к тому, что у них работает слепой оперативник. Хотели удостовериться, что все в порядке.
Осирис весело улыбнулся.
— Слепой ведет слепого, да? Так что вы знали кое-что про меня, а я про вас. Но мне всегда казалось, что вы слишком хорошо воспитаны, чтобы стучать на коллегу.
— Ну, я-то знал наверняка, что вы не желаете мне зла.
— Не желал, — подтвердил Осирис. — Вообще-то, вы мне даже нравились. После Куала-Лумпура.
— Эпизод слишком уж раздули.
— С поимкой террористов? Нет, я имею в виду другой.
— Какой же?
— Вспомните, что случилось немного раньше.
— Раньше? Хм... Вы работали у двери. Сидели в конце бара, пили что-то вроде шампанского. Помню, что оно больше напоминало пиво. В ухе у вас был микрофон. Идея была такая, что если вы услышите что-то интересное или необычное, то подадите мне знак.
— Да, только никакого знака я не подал. Не пришлось. Но я говорю об одном еще более раннем эпизоде. Мы шли к Торговому центру, все такие важные, деловые, с табличками на дорогих пиджаках... в общем, не подступиться.
Эмблер хмыкнул:
— Вам виднее.
— Эти пальчики никогда не обманывают. Ткань была очень мягкая, тонкая, а значит, дорогая. — Осирис поднял руку и пошевелил пальцами. — Итак, мы идем по тротуару, мы заняты разговором, и тут какой-то крестьянин... бедняга заплутал... спрашивает, как ему пройти к ближайшему железнодорожному вокзалу. Никто, конечно, не обращает на него ни малейшего внимания. Акцент выдает даяка, есть в Малайзии такой небольшой народец. Куала-Лумпур не деревня, все спешат, до даяка никому нет дела, для горожан он все равно что невидимка. И вот несчастный малый — наверняка в дешевых сандалиях и каких-нибудь чудных одежках — обращается за помощью к вам.
— Не помню, так что придется поверить вам на слово, — усмехнулся Эмблер.
— Вы не местный, так что помочь ему не в состоянии. Но вместо того чтобы пройти мимо, вы останавливаете одного из спешащих малайских бизнесменов. Разумеется, они только рады услужить преуспевающему американцу. Вы берете даяка за руку и говорите: «Объясните нам, пожалуйста, как пройти к ближайшему железнодорожному вокзалу». И вы стоите с этим парнем, пока ему рассказывают, как туда попасть. Я тем временем кусаю губы от нетерпения, потому что нас ждет важное задание, а мы теряем время из-за какого-то даяка.