Предупреждение Эмблера - Страница 65

Не желая признавать очевидное, Эмблер переворачивал страницы, находил групповые фотографии и всматривался, всматривался, всматривался... Бесполезно.

В памяти всплыли слова Осириса. Это же «Бритва Оккама», помните? Из двух объяснений выбирайте более простое. Другими словами, проще переменить то, что у вас в голове, чем изменить весь мир.

Харрисон Эмблер был... выдумкой. Блестящей интерполяцией. Жизнью, составленной из тысячи реальных фрагментов и запечатанной в память другого человека. Искусственным образованием, заменившим настоящую, подлинную жизнь. Плотная загрузка. Поток ярких эпизодов, представленных в хаотичном, постоянно меняющемся порядке.

Доску вытерли, а потом сделали на ней новую запись.

Он глухо застонал, обхватив голову руками, объятый ужасом и растерянный.

— Ты не должен сдаваться.

Эмблер поднял голову — Лорел стояла над ним с мокрым от слез, но решительным лицом.

— Ты не должен отступать перед ними.

— Лорел... — В нем как будто сломалось что-то. Как будто некое астральное тело рухнуло на землю, не выдержав собственной тяжести.

Лорел обняла его и тихо заговорила:

— Помнишь стихотворение? «Я — Никто? Кто ты? Тоже Никто?» Будем двумя никто. Вместе.

— Лорел, я не могу так с тобой поступить.

— Ты не можешь так с собой поступить, — ответила она. — Потому что тогда они победят. Не знаю, как выразиться... Наверное, все дело в инстинкте, верно? Иногда мы чувствуем правду, хотя и не можем ничего доказать. Послушай меня. Когда я смотрю на тебя, то уже не чувствую себя одинокой. Со мной такое очень редко бывало. С тобой я в безопасности. С тобой мне спокойно. Я знаю — ты хороший человек. Я знаю это потому, что видела и других. У меня был муж, превративший мою жизнь в ад на земле. Мне пришлось искать зашиты от него у закона, но закону было плевать на меня. Те двое вчера... Я видела их лица, их глаза... Они смотрели на меня, как на кусок мяса. Им было наплевать, что со мной случится: останусь я в живых или сдохну. Один из них сказал что-то вроде: «Я бы попрыгал на этих подушечках». Второй добавил, что он бы «тоже не отказался». Они решили, что никто ничего не узнает. Вот что меня ожидало. И это только для начала. Так бы и случилось, да только они не рассчитали, что есть ты.

— Но если бы не я, с тобой бы вообще ничего...

— Прекрати! Ты говоришь так, словно они ни в чем не виноваты. Но это же не так, не так. И они должны заплатить по счету. Прислушайся к своим инстинктам и ты поймешь, что правда, а что нет.

— А что правда? — глухо спросил он.

— Правда — это ты. Начнем с этого. — Лорел привлекла его себе. — Я верю. И ты должен поверить. Должен поверить ради меня.

Тепло ее тела придало ему сил. Вот с кого он должен брать пример — с Лорел. Боже, какая же она сильная.

Они долго молчали.

— Мне нужно отправиться в Париж, — сказал наконец Эмблер.

— Это бегство или охота? — с оттенком вызова спросила она.

— Пока не знаю. Так или иначе, я должен спуститься в лабиринт и пройти по нему. Куда бы он ни вел.

— Согласна.

— Но нам необходимо быть готовыми ко всему. Может выясниться, что я действительно не тот, кем себя считаю. Что я кто-то другой. Кто-то, кого не знаем ни ты, ни я сам.

— Ты меня пугаешь, — тихо сказала Лорел.

— Может быть, тебе есть чего бояться. — Он взял ее за руки и тихо добавил: — Может быть, нам обоим есть чего бояться.

* * *

Сон долго не приходил, а придя, принес картины из прошлого, которое он еще считал своим.

Лицо матери со скрытыми под слоем крема и пудры синяками... в голосе боль и растерянность.

— Это он сам тебе так сказал? Сказал, что уходит?

— Нет. Он ничего не говорил.

— Тогда я просто не понимаю... Что с тобой? С чего это ты взял? — Она начала злиться.

— Извини, мама, — быстро сказал мальчик.

— Что ты такое удумал? Зачем так говорить?

И его невысказанный ответ: «Разве это не ясно? Разве ты не видишь?»

Лицо матери растаяло... Вместо него появилось сосредоточенное, напряженное лицо Пола Фентона... в глазах — холодный расчет, в голосе — непритворное изумление.

— По-моему, вы настоящий кудесник. Волшебник. Или фокусник. Оп! — и слона на сцене уже нет. Оп! — и нет самого фокусника. Исчез, вместе с плащом, палочкой и прочим. Как вам это удается?

Действительно, как?

И еще одно — расплывчатые черты и ясные глаза. Глаза, в которых застыли прощение и достоинство. Глаза Ван Чан Люна.

— Знаете, кого они мне напоминают? Того древнего умельца, который продавал в деревне копья и щиты и при этом утверждал, что его копье не знает преград, а его шит убережет от любого оружия.

Память вернула, забросила его в Чжаньхуа. Забытые, вытесненные из сознания образы хлынули, словно прорвавший плотину поток.

Он не знал, почему не мог вспомнить их раньше, как не знал, почему смог вспомнить сейчас. Картины, возвращаясь, несли боль, и боль пробуждала еще более ранние воспоминания о боли...

Видя в глазах умирающего на трибуне человека величие, прощение и достоинство, он сам не испытывал ничего похожего. Им овладела ярость, подобной которой он никогда еще не испытывал. Его использовали. Им и его товарищами бесстыдно манипулировали — это было ясно. Досье — гобелен лжи, сотканный из слабых нитей обмана и подтасовок.

Вы узнали или увидели что-то такое, что не должны были узнать.

К концу дня правительство Тайваня сообщило об аресте нескольких членов леворадикальной группировки, якобы стоящей за убийством; сама организация была внесена в официальный список террористических. Таркин знал о ней кое-что: группа состояла из примерно десятка студентов, вся деятельность которых сводилась к распространению маоистских брошюр и обсуждению неких заумных вопросов революционной доктрины за чашкой жидкого зеленого чая.