Покачав головой в ответ на недоуменный взгляд Лорел, Эмблер осмотрел комнату. Внимание его привлекла маленькая, обтянутая зеленым цветочным гобеленом софа под окном с двумя подушечками-сиденьями и резными деревянными ножками. Он поднял одну подушку и положил транспондер под нее. Судя по обнаружившемуся под ней количеству монет и поднявшейся пыли, подушку не трогали по меньшей мере год. Логично было предположить, что и в ближайшие месяцы ее ждет такая же участь.
Эмблер взял кейс и чемодан с одеждой, Лорел захватила свой багаж; они молча покинули номер, прошли по коридору, завернули за угол, спустились вниз на служебном лифте и оказались в пустой в этот час подсобке. Тяжелая стальная дверь была открыта. Эмблер выскользнул первым, огляделся и сделал знак Лорел. Через несколько секунд они уже шли по пустынной боковой улочке.
Такси отвезло их к отелю «Бобур» на улице Симона Лефрана, неподалеку от Центра Помпиду. Здесь любили останавливаться американцы, интересующиеся современным искусством; к тому же квартира Дешена находилась рядом, в доме за углом. Свободных номеров хватало — январь не самый популярный месяц у желающих посетить французскую столицу. Эмблер расплатился наличными — деньги убитого у озера оперативника оказались как нельзя кстати, — кредитная карточка на имя Малвэни, полученная от Фентона, могла оставить ненужный след. Отель оставлял желать лучшего: ресторана в нем не было, только столовая в подвале, где постояльцам подавали завтрак. Недостаток удобств компенсировали дубовые потолочные балки и удобная ванная. Здесь, по крайней мере, он почувствовал себя в безопасности. Лорел, похоже, была с ним согласна.
Она заговорила первой.
— Хотела спросить, что все это значит, но теперь уже, кажется, догадалась.
— Всего лишь дополнительные меры предосторожности. Будем надеяться, этого хватит.
— У меня такое чувство, что ты многое утаиваешь. Наверное, правильно делаешь.
Обустройство на новом месте не заняло много времени. Близился вечер, и Лорел, несмотря на усталость, предложила сходить куда-нибудь пообедать. Пока она принимала душ, Эмблер нагрел нашедшийся в номере утюг и осторожно вклеил в паспорт ее фотографию. Надежность американских паспортов достигается в первую очередь за счет используемых материалов: бумаги, пленки, голографической металлической полоски, расход которых тщательно контролируется. Запасы Фентона пополнялись, по-видимому, его высокими покровителями.
Лорел вышла из ванной, стыдливо завернувшись в полотенце, и Эмблер поцеловал ее в шею.
— Пообедаем и пораньше ляжем спать. Завтракаем в одном кафе на углу. Человек, которого я ищу, живет в трех кварталах отсюда.
Она повернулась и вопросительно посмотрела на него. Эмблер видел, что ей хочется спросить его о чем-то, что очень важно для нее. Он ободряюще кивнул.
— Спрашивай. Отвечу на любой вопрос. Готов на все, лишь бы стереть с твоего лица это обеспокоенное выражение.
— Ты уже убивал, да? Ну, когда работал на правительство.
Он кивнул.
— Да.
— Это... очень трудно?
Трудно ли убивать? Эмблер давно не задавался таким вопросом. Но были и другие, не столь прямые, но на ту же тему. Что означает убийство для того, кто убил? Что значит оно для человеческой души? И во что обошлись убийства ему самому?
— Я не знаю, как ответить на твой вопрос, — мягко сказал он.
Лорел смутилась и даже слегка покраснела.
— Извини. Просто... Понимаешь, мне приходилось сталкиваться с пациентами, психика которых пострадала от того, что они сделали с другими. Нет, они не выглядели какими-то разбитыми, уязвимыми — большинство подверглось экстенсивной психологической обработке, прежде чем их послали для выполнения задания. Мне они напоминали керамическую чашку с тоненькой, практически невидимой трещинкой. Кажется, крепче и быть ничего не может, но потом чашка падает и разлетается на кусочки.
— Так вот чем была для тебя клиника Пэрриш-Айленда — ящиком с надтреснутыми керамическими солдатиками?
Она ответила после паузы.
— Наверно, это подходящее сравнение.
— И я был одним из них?
— Нет. Ты не сломался. Хотя они и пытались тебя сокрушить. И все же не смогли. Точнее, ты им не поддался. Это трудно передать словами. — Лорел посмотрела ему в глаза. — Но тебе же приходилось делать не очень хорошие вещи, и это было нелегко?
— Мой инструктор говорил, что есть два мира, — медленно начал он. — Есть мир, в котором убивают, взрывают и обманывают. Но хватает в нем и другого: скуки, безделья, бесконечного ожидания, планирования, часто оборачивающегося просчетами, ошибками и потерями. И все же главное в нем — жестокость. Реальная жестокость, лишь кажущаяся порой случайной.
— Какой бессердечный мир. Какой холодный.
— Но есть и другой мир. Нормальный мир, где течет нормальная, повседневная жизнь. Люди в нем встают по утрам, чтобы пойти на работу, рассчитывают на повышение, ходят по магазинам, чтобы купить подарок сыну, и меняют тарифный план, чтобы звонки дочери в колледж не обходились так дорого. В этом мире люди обнюхивают фрукты в супермаркете, чтобы выяснить, спелые они или зеленые, сомневаются в качестве апельсинов, потому что на них снизили цену, и спешат к внучке на первое причастие. — Он помолчал. — Иногда два этих мира пересекаются. Предположим, кто-то собирается продать технологию, с помощью которой можно отправить на тот свет сотни тысяч и даже миллионы человек. Безопасность обычного, нормального мира зависит от того, удастся хорошим парням обезвредить плохих или нет. Иногда для того, чтобы их остановить, требуются экстраординарные меры.