Предупреждение Эмблера - Страница 96

— Но зачем?

— Научный эксперимент. Пейте.

Эмблер выпил. Бурбон слегка обжег горло. Эйфории он не почувствовал — только легкое головокружение и тошноту.

Кастон налил еще на два пальца. Эмблер снова выпил.

— Когда вы прилетели? — продолжил допрос безжалостный счетовод. — Утром или вечером?

— Утром. — В животе как будто заворочался угорь. Память возвращалась, словно из другого измерения. Он не мог ее вызвать, она еще не подчинялась ему, однако же возвращалась.

— По возвращении вы отчитывались перед контролером?

Эмблер замер — конечно, он должен был отчитаться.

— Следующий вопрос, — неумолимо давил Кастон. Он как будто составил перечень вопросов и теперь шел по списку, ставя рядом с каждым пунктом галочку. — Кто такой Транзьенс?

Комната сдвинулась с места и пошла по кругу. Эмблер закрыл глаза, и она завертелась еще быстрее. Какое-то время он лежал молча. Вопрос Кастона, как выстрел в Альпах, обрушил висевший над склоном камень, за которым последовала настоящая лавина. Тьма пала на него.

А потом в темноте забрезжил свет.

Глава 23

Он снова был в Чжаньхуа. Тень прошлого легла на настоящее. В беспорядочном мелькании образов вырисовывалась картина бурной деятельности. Он нашел то, чего страшился.

И снова серия отрывочных, бессвязных эпизодов. Стюардесса на борту лайнера «Кэтей Пасифик», гейша воздушных линий; махнул рукой — и вот уже очередной стакан на подносе. Таксист в аэропорту Даллеса, тринидадец с впалыми щеками и собственным представлением о том, что такое короткий маршрут. Квартира в Баскертон-Тауэрс, показавшаяся ему в тот день такой крохотной, такой стерильной. Перевалочный пункт. Место, где можно принять ванну, переодеться и приготовиться к бою.

К бою.

Какому бою? И снова густой туман укрыл воспоминания. Туман, сквозь который проступали неясные детали. И все же Эмблер... нет, Таркин — он был Таркином — знал: сквозь туман просвечивает какое-то сильное чувство. Если бы только вытащить его оттуда — тогда вместе с ним вернулись бы и воспоминания. Чувство было особенное, в нем переплелись горечь вины и клокочущая ярость. Да, ярость.

Туман рассеялся. Из него выступили здания и люди; послышались голоса: сначала неразборчивые, растворенные в потоке белого шума, потом громкие, отчетливые. То, что вело его, что раскручивалось в нем тугой пружиной, прояснилось, обрело краски, сделалось реальным.

Лишенный морального нарциссизма, Таркин никогда не питал иллюзий относительно чистоты собственных рук, но его разозлило, что запятнавшая их кровь пролилась в результате непостижимой профессиональной оплошности.

Нужно доложить Транзьенсу.

Так и не успокоившись, Таркин вернулся в штаб-квартиру в Вашингтоне. Обычный мужчина с галстуком, как и сотни других, попавших в каменный муравейник. Никуда не заходя, он направился в кабинет заместителя государственного секретаря, начальника Подразделения политической стабилизации. К Транзьенсу.

И вот тогда непостижимое сделалось непростительным. Он хорошо — может быть, даже слишком хорошо — знал ее, Эллен Уитфилд, заместителя госсекретаря и многолетнего шефа ППС. Привлекательная женщина с волевым подбородком, маленьким прямым носом, высокими скулами, каштановыми волосами и глубокими голубыми глазами. Да, привлекательная; когда-то он даже находил ее почти красивой. Это случилось много лет назад, в начале его карьеры, когда и она еще занималась оперативной работой. Их роман, развертывавшийся главным образом в бывшей временной казарме на одном из северных Марианских островов, продолжался почти месяц. «Что случается на Сайпане, — с улыбкой сказала она, — то на Сайпане и остается».

Вскоре после того Эллен подала заявление на административную должность в Государственном департаменте, а он получил очередное задание и отправился куда-то на край света, где требовались его способности. В последующие годы их пути, расходясь в одном, сходились в другом. В ОКО Эллен знали как незаменимого организатора: немногие администраторы могли так перерабатывать информацию и определять на ее основе направления и приоритеты. К тому же она проявила талант в кабинетной политике — умела, не уронив себя, польстить начальству; подставить подножку тем, кто стоял на пути карьерного роста, опять-таки ничем не выдав своих намерений. Уже через год пребывания в административной должности Эллен Уитфилд стала помощником директора отдела Восточной Азии; через два заняла место заместителя начальника Отдела консульских операций; а через три получила в свое полное распоряжение воссозданное Подразделение политической стабилизации, расширив его права и сферу оперативной активности.

В самом отделе ППС считали «боевым» и «активным» — критики использовали слово «безрассудный», — и с приходом Уитфилд эта репутация укрепилась. На взгляд тех же критиков, оперативники ППС слишком легко нарушали правила и установления и вели себя излишне агрессивно, относясь к международному праву с таким же пренебрежением, с каким бостонские водители относятся к дорожным знакам. Тот факт, что случившейся буквально на глазах трансформацией подразделения руководил такой умелый, строгий и ответственный администратор, как Эллен Уитфилд, удивил многих ее коллег. Но не Эмблера. Он одним из первых заметил в ней склонность к агрессии, редкое соединение порывистости, расчета и того, что раньше называли дьявольщиной. Когда-то, душным августом на Сайпане, его это даже возбуждало.

И вот теперь Уитфилд, получившая должность заместителя секретаря Государственного департамента, вела себя непонятно уклончиво. Много лет назад Эмблер, наверное, списал бы такое поведение на неловкость, испытываемую некоторыми женщинами в обществе бывшего любовника, но она не подходила под такой тип и, кроме того, никогда не выказывала ни малейшего признака того, что для нее их связь была чем-то большим, чем обычное приятное времяпрепровождение.