— Секретные, — подчеркнула Уитфилд.
— Совершенно верно. Давайте представим, что анализ открытых источников информации дает основание предположить, что последствия данной конкретной операции потенциально опасны, особенно в случае ее разоблачения. — Он сделал короткую паузу.
— В таком случае, — спокойно продолжила Уитфилд, — лицо, раскрывшее операцию, должно считать себя ответственным за ее последствия. Это ведь логично, не так ли?
Элегантная женщина, подумал Кастон, но есть в ней что-то губительное. Каштановые волосы смягчали выразительные черты лица, синие глаза походили на бездонные озера.
— Вы обсуждали это с директором ЦРУ? — спросил Палмер.
— Я хотел вначале поговорить с вами.
— Мудрое решение. — Профессор смотрел на аудитора настороженно, но без страха. — Очень мудрое решение.
— Вы не понимаете, — продолжал Кастон. — Проблема в том, что если я смог соединить точки — выстроить график, — то это могут сделать и другие.
— Соединить точки? — Палмер слегка нахмурился.
— Да, соединить точки, проиграть всю гамму — я, как вы понимаете, выражаюсь гипотетически — от покупки билетов на тот или иной рейс до перечислений неких сумм на счета иностранных чиновников. Есть многое — это касается неучтенного расходования финансовых средств ППС, — на чем я предпочел бы не останавливаться.
Уитфилд и Палмер обменялись взглядами.
— Мистер Кастон, — заговорил профессор, — мы понимаем и ценим вашу обеспокоенность и вашу осмотрительность. Но, боюсь, вы позволили себе увлечься проблемами, которые, говоря вашими же словами, вне сферы вашей компетенции.
— Проблемами, решением которых занимаются на самом высоком уровне, — добавила заместитель госсекретаря.
— Вы так и не поняли, что меня беспокоит.
— Беспокоит? Вас? — Она презрительно улыбнулась.
— И этой обеспокоенностью я, несомненно, буду вынужден поделиться с директором Управления.
Улыбка моментально растаяла.
— Скажу прямо, вы были небрежны, неряшливы. Вы наследили. То, что обнаружил я, обнаружат и другие. Любая следственная комиссия, будь то внутренняя или международная. Сейчас я спрашиваю себя, а допускали ли вы вообще такую возможность, когда планировали свою безрассудную операцию.
Уитфилд нахмурилась.
— Я не понимаю, что за вздор вы здесь несете, и сомневаюсь, что вы сами отдаете отчет в собственных словах. Я устала выслушивать ваши намеки и...
— Намеки? Речь идет об устранении Председателя Лю Аня. Я достаточно ясно выражаюсь?
Палмер побледнел.
— Вы сами не понимаете, что говорите. Это неслыханно!
— Перестаньте. То, что раскопал я, раскопает любой достаточно компетентный следователь. По завершении операции обвинения будут предъявлены нашему правительству. Насчет этого можете не сомневаться.
— Римский риторик Квинтилиан говорил, что нечаянный каламбур есть солецизм.
— Черт бы вас побрал! — взорвался Кастон. — Вы, бойцы невидимого фронта, все одинаковы. Вы никогда не думаете наперед. Вы так поглощены своими играми, всеми этими комбинациями с жертвами и выходом в ферзи, что, когда получаете по носу, это для вас всегда сюрприз. Я уважал принцип ведомственного разделения и помалкивал, надеясь, что вы рассеете мои опасения. Теперь я понимаю, что ошибался. Мне ничего не остается, как незамедлительно подать рапорт на имя директора ЦРУ.
— Мистер Кастон, мне импонирует серьезность вашего подхода к работе, — совсем другим, теплым и даже сердечным тоном заговорила Эллен Уитфилд. — Приношу извинения, если обидела вас. Операция, которую мы здесь обсуждаем, относится к программе с уровнем доступа «Омега». Мы, разумеется, полагаемся на ваше благоразумие и здравый смысл — ваша репутация хорошо известна, — но вынуждены руководствоваться собственными суждениями.
— Вы никак не хотите мне помочь. Говорите, как школьники, которых поймали с сигаретой в зоне для некурящих. Ваша так называемая программа специального доступа столь же частное дело, как свадьба Лиз Тейлор. Я спрашиваю: что вы собираетесь делать? Потому что я не смогу помочь вам, если вы не поможете мне понять смысл этой чертовщины.
— Не надо недооценивать уровень тех, кто планировал операцию, — сказала Уитфилд. — Как не надо недооценивать и значение итоговых результатов.
— И что же это за результаты?
Она повернулась к профессору.
— Мы говорим об истории, мистер Кастон. Об истории и ее преобразовании.
— Вы — историк, — проворчал Кастон. — Историки изучают прошлое. А что вы знаете о будущем?
— Очень хороший вопрос, — усмехнулся Палмер. — Но я скажу вам так: опасно пытаться изменить ход истории, но еще опаснее не пытаться это сделать.
— Не складывается.
— История, особенно в наше время, подобна автогонкам. Садиться за руль опасно.
— Да уж.
Палмер снова улыбнулся.
— Но еще опаснее не садиться. Мы всего лишь предпочли не быть пассажирами в неуправляемом автомобиле.
— Довольно абстрактных рассуждений. Мы говорим о главе государства. Человеке, которого знают и уважают в мире.
— О людях нужно судить по результатам их действий, а не по намерениям. А результаты и последствия деяний политиков можно оценить методами исторического анализа и прогноза.
— Другими словами, китайского деспота вы предпочитаете китайскому демократу? — спросил Кастон.
— С точки зрения мировой истории вопроса здесь быть не должно. Деспотизм, понимаемый как традиции автократии, монархической или тоталитарной по форме, помогал удерживать крышку на ящике Пандоры. Вам не говорили в детстве, что, если все китайцы одновременно подпрыгнут, земля может сойти с оси? Деспотизм, как вы выражаетесь, это и есть то, что не позволяет китайцам прыгать. Деспотизм связывает им ноги.